Избранное в двух томах. Том 1. Повести и рассказы [1987, худ. Б. Н. Чупрыгин] - Анатолий Иванович Мошковский

Встречая его лучи, раскрываются на реках кувшинки, к нему обращают свою огненную голову подсолнухи, его восход встречают пением птицы, оно ведет к нам лето и нагревает для нас в реках воду и падает на зеркальца, чтобы мы пускали зайчики…

Еще географ говорил, что без Солнца, возможно, и жизни не было бы на Земле. А если бы и жили какие-нибудь существа, они были бы ползучие, слепые, мохнатые и ничем не напоминали бы человека, выросшего под Солнцем…

К Солнцу я относился по-разному.

Лежа на двинском песке, звал его из-за тучки, чтобы лучше загореть, сердился на него в духоту и солнцепек, улыбался ему в сильный мороз и смотрел на него в закопченное стекло во время затмения. А вообще-то я никогда специально не думал о нем: ни днем, когда оно над головой, ни ночью, когда оно уходит греть другим странам и материкам.

Но однажды… Однажды я все-таки понял, что такое для нас Солнце.

Мы с Ленькой отправились на рыбалку. Жгло Солнце. Шла вторая половина августа, жар был уже не тот, что в середине лета, но все же оно так припекало, что мы стащили рубахи, обвязали их вокруг пояса, и все свое позднее тепло Солнце отдавало нашим худым плечам и ключицам. Оно грело песок и отбрасывало вперед наши укороченные тени с удочками в руках.

И все-таки я еще не понимал, что такое Солнце!

Мы спустились к берегу Лучесы, прошли с километр вверх против течения и отыскали отличное место для рыбалки. Место было тихое, безлюдное. Склоны берега заросли ольшаником, красной смородиной и костяникой, а сам берег у переката был каменист. Там, должно быть, ходили несметные стаи пескарей, а чуть подальше, у глубокого тихого заливчика, благодатно желтел песок. В этом заливчике должен был брать окунь.

Стало совсем жарко. Мы с Ленькой сбросили брюки с майками и остались в одних трусах.

Чутье не обмануло нас: клевало здорово. Мы ловили с камней — огромных плоских глыбищ, похожих на слоновьи спины. Занесенные в эти края ледниками, они лежали в воде, и на них приятно было сидеть. Одного за другим нанизывал я на кукан пескарей, торкал палочку в узкую щель в камне: пескари, натягивая веревочку, уходили вглубь, а я поправлял червяка и снова забрасывал.

На соседнем камне так же уютно устроился Ленька и, судя по всему, дела у него шли не хуже, чем у меня.

Скоро мы проголодались. Закатав повыше трусы, мы слезли с теплых камней в холодную воду и побрели к берегу.

— Хорошо бы чайком побаловаться, — сказал Ленька, вонзая крепкие зубы в бутерброд с салом. — А то все всухомятку.

— Сейчас соорудим! — Я подошел к брошенным на песок брюкам и сунул руку в карман.

В кармане бренчали медяки, железная пуговица, огрызок карандаша и коробочка из-под вазелина с запасными крючками, грузилами и свернутой в колечко леской. Спичек в кармане не было.

Не оказалось их и в другом кармане. Что за дьявол! Ведь уходя из дому, специально зашел за ними на кухню. Неужели так и не взял?

— А ты не захватил?

— Забыл, — вздохнул Ленька.

— Тогда придется всухомятку. Котелок напрасно брали, и чай, и лавровый лист… И взять-то поблизости не у кого.

Лезть в воду после еды не захотелось, и мы ловили с берега. Поймали несколько плотичек и окуньков, а Ленька даже ершика подцепил — крошечного, иглистого, изогнувшегося запятой.

Солнце клонилось к горизонту. Похолодало.

Мы натянули рубахи, потом влезли в брюки и все сокрушались, что позабыли спички. Уж лучше бы соль не взяли, чай оставили бы на столе, а то — спички.

Над Лучесой повис туман. Мы быстро построили шалаш. Жаль вот, костра нельзя было разжечь. И попить чаю. Горячего, мутного, в который всегда неведомо откуда попадают иголки хвои и кусочки коры.

Быстро смеркалось.

— Что-то холодно стало, — поежился Ленька и полез в шалаш.

Я нырнул следом.

В шалаше было колко, томно и очень уютно. На землю легла ночь. Стало очень тихо. Даже Лучеса, клокотавшая днем в камнях, к ночи как-то примолкла, подобралась, притаилась.

Мы лежали на лапнике, смотрели в черноту шалаша, рассуждали, кого легче поймать — окуня или головля; когда лучше встать завтра — с Солнцем или чуть пораньше.

— Ну давай спать, — сказал я.

— Давай…

Через час или два я проснулся от холода. Холод был такой острый и свирепый, точно на улице выпал снег. Я почувствовал тяжесть и чье-то дыхание на своей щеке. Ко мне плотно притиснулся Ленька. Он весь скрючился, как червяк на крючке, и мелко дрожал. Зубы его выбивали дробь.

Я тоже поджал ноги. Они бы уперлись коленками в подбородок, если бы не мешал Ленька.

Холод был дикий. Он сводил суставы, леденил кровь, пронизывал насквозь. Тело мое окоченело.

Ленька открыл глаза.

— А-а-а д-д-днем б-б-было т-т-так ж-ж-жарко, — простукал он зубами, — и-и-погибаем…

— С-с-спичку бы, о-о-одну спичку, — выдавил я из себя.

Еще тесней прижались мы друг к другу, но теплей не становилось.

— С-с-скоро рас-с-с-вет? — спросил Ленька.

— Н-н-не знаю.

Было темно и тихо.

Я оторвался от Леньки, задом на четвереньках вылез из шалаша, и первые движения, которые сами собой получились, были прыжки. Я прыгал с ноги на ногу, хлопал себя по плечам, растирал грудь. Сразу стало теплей. От частого дыхания шел пар.

— Вылезай. Ленька… Так ничего.

Он выполз из шалаша, и мы стали прыгать как полоумные, трястись, поддавать друг друга плечом, преувеличенно лязгать зубами, смеяться и шутить. Кончилось все тем, что мы здорово развеселились.

— Так и будем до утра? — спросил Ленька. — Я великолепно согрелся.

— И я.

Мы снова втиснулись в шалаш. Но не успели мы поудобней приладиться в нем, как холод опять полез под рубахи. Полчаса мы тужились, терпели, испытывали свою выдержку, молчали и еще крепче прижимались друг к другу.

Потом, не сговариваясь, выскочили наружу и…

И у шалаша начались прежние дикарские пляски.

Небо на востоке чуть посерело.

— Скорей бы Солнце! — простонал Ленька. — Неужто на свете есть Африка, где всегда тепло?!

— Ах, если б сейчас туда! — поддержал его я.

Наконец мы выбились из сил. Ноги едва держали нас. Мы полезли в шалаш. И снова выползли. И снова — в пляс.

— И как это жили пещерные люди до огня? — спросил Ленька.

— У них теплые шкуры были.

— Наверно. А мы-то, мы-то с тобой…

Мы прыгали, толкались, боролись и ждали Солнца. А оно не торопилось. У него было слишком много работы в других частях земного шара, и наш срок